Знамена. Династия Цин. История Китая.
Даже взяв на себя роль собирателя, Цяньлун следил за тем, чтобы народы «знамен» не утратили своей идентичности, не менее энергично, чем трудился ради сохранения китайского наследия или привлечения технологии христиан.
Система знамен была создана, чтобы организовать и взять под контроль не-китайские народы, занимавшиеся скотоводством, а значит, нуждавшиеся в пастбищных землях. «Знамя» представляло собой базовую структуру, группу вооруженных людей, собранных вокруг орифламмы (их было восемь, иногда окаймленных другим цветом). Несколько знамен составляли «лигу». Эта система, охватившая и монголов с момента их покорения в 1691 г., давала каждому не-китайцу, в особенности, каждому маньчжуру, сознание какой-то общности, к которой он себя относил, пусть даже чисто символическим образом. Сосуществование, в том виде, в каком его представлял себе Цяньлун, фактически подразумевало, что культурные различия должны преодолеваться, оставаясь при этом видимыми, чтобы не утрачивать своей роли. Именно поэтому, например, маньчжурские женщины так никогда и не получили разрешения бинтовать себе ступни, как это делали китаянки, что порой приводило их в отчаяние. Это был один из способов напомнить им о принадлежности к знаменам, к миру лесов, степей и коней. Но это же самое позволяло предотвратить смешанные браки: китаец хорошего рода, конечно же, мог взять в жены маньчжурку знатного происхождения, но ни в коем случае не женщину с «большими ногами».
Тот же смысл кроется в том, что лето император регулярно проводил в своем летнем дворце, удачно названном «Где прячутся от жары». Да, естественно, для этого были причины, связанные с погодой. Но имелась и другая. Именно здесь, на землях, где поля уступали место лесам, дичь приходила на смену рису или просу, а силуэт охотника виднелся чаще, чем фигура земледельца, Цяньлун общался со своими предками, воскрешая в себе достоинства, почти изглаженные оседлой жизнью.
Всевидящий император
А в достоинствах у императора, безусловно, не было недостатка. Подобно своему отцу и деду он был настоящим трудоголиком. Например, он довел до высочайшей эффективности систему аудиенций, позволявшую ему иметь мимолетные, но прямые контакты с изрядной долей своих чиновников.
Что такое мандарин?
«1581: заимствовано от португальского “мандарин», производного от глагола mandar “приказывать, повелевать”, малайского мантари, санскритского мантрин, “государственный советник”. Это название присвоено [европейцами] всем высшим гражданским и военным чиновникам китайской Империи».
«Мандаринство (1732). 1. Должность, звание мандарина; штат мандаринов. 2. Система испытаний, экзаменов для возведения в ранг мандарина».
Все, до шестого ранга включительно (в нисходящем иерархическом порядке, включавшем девять уровней), в один прекрасный день оказывались на приеме у императора, который, держа в руках их личную карточку, незамедлительно вносил в нее свои впечатления от каждого из них. Такая непосредственная встреча раскрывала перед императором правду о человеческой составляюшей его администрации, а кроме того, многократно увеличивала у чиновников вкус к службе и верность своему господину. В конечном счете, эта система служила прекрасной опорой абсолютизму, стремившемуся быть добродетельным, гуманным и рациональным. Недавно благодаря новым архивным изысканиям было изучено любопытное событие, прекрасно показывающее, каким образом скрытый, но прочный авторитет императора и его людей мог при случае создать заслон от вторжения опасной иррациональности в недра социальных групп, живших в простых, если не сказать трудных, условиях.
Эта история потрясла Чжэцзян в 1768 г. Прокатился слух, что регион наводнили полчища похитителей душ, своего рода вампиров, которые не пьют кровь своих жертв, а забирают их дыхание, а вместе с ним и жизнь в этом и даже в ином мире. Молва приписывала этим колдунам тысячи способов, но один из них звучал лейтмотивом: похитители душ украдкой обрезали кончик косы мужчин, а потом накладывали на эти волосы зловредные заклятия, приводившие к пленению души. Проблема стала столь серьезной, что суды, собранные по случаю весенней сессии, были повсеместно завалены делами о черной магии. Настоящая трагедия разыгралась 21 июня, когда в одной маленькой деревушке толпа устроила самосуд над предполагаемым колдуном, якобы обрезавшим и зачаровывавшим «поросячьи хвосты», а затем сожгла его тело. Это была драма, завораживающая своей странностью, но в то же время и банальная, горький плод коллективного психоза, трудного для понимания и тем более лечения. На наш взгляд, это, к тому же, превосходный пример, иллюстрирующий сложные связи, существовавшие в рамках администрации между императором и супрефектом.
В тех же населенных пунктах, где происходили все эти события, и в местных судах представители власти, в целом, проявляли гораздо большую суровость по отношению к жалобщикам, заявлявшим о похищении своей души, чем к обвиняемым, как позволяло им китайское право. К этому их побуждали две причины: глубокий агностицизм, по своей сути враждебный подобным исступленным разносчикам всяческих беспорядков, и также большое опасение, что о подобных проявлениях, неодобрительно воспринятых ученой средой, станет известно за пределами их округов. Если бы такое произошло, вышестоящая администрация без колебаний отнесла бы эту коллективную истерию за счет плохого управления, и местные чиновники оказались бы под неминуемой угрозой наказания и служебного перевода. Именно таким, в конечном итоге, и оказался смысл негласного, но жесткого вмешательства императора. Узнав об этом деле, он оказал давление, чтобы неповиновение прекратилось — не только со стороны бедных легковерных простаков, приводивших в исступление толпы, но также и чиновников, как обычно, стремившихся скрыть от него проблемы, чтобы лучше разрешить — или забыть — их на свой лад, не ставя в известность административную иерархию. Та же прямая связь с действующими лицами власти определяла политику Цяньлуна в приграничных районах. Можно ли забыть о том, что именно при Цяньлуне Тибет официально и окончательно, до наших дней, подпал под влияние Китая (1751 г.)? Несколькими годами позже за ним последовала Джунгария (1757 г.), а потом и Синьцзян (1759 г.). Так, Китай вновь обрел своей прежний размах и выходы на Запад, которых ему недоставало с незапамятных времен — уже доброе тысячелетие. Коммерческой деятельности портов и провинций восточного побережья снова соответствовало ощутимое политическое и военное присутствие на западных рубежах. Тем самым китайское правительство, скорее, обеспечило себе возможность принимать или отвергать все иностранное, прибывавшее как по морю, так и по суше, чем добилось простого закрытия страны, о котором часто толковали иноземные путешественники, подвергавшиеся неоспоримым и досадным взысканиям.